Процитированный ниже текст - это отрывок из поста в блоге.

Глянул из любопытства: ИМХО - крайне неинтересный ЖЖ, бред какой-то околополитический.

слово инвалид по отношению к интерсекс какое-то обидное

слово инвалид по отношению к интерсекс какое-то обидное

Кстати, в третьем описанном случае студентка, возможно, в преподавательницу и не влюбилась. Это преподша так ситуацию интерпретировала. Быть может, это был первый случай, когда кто-то по-доброму отнёсся к этому "мальчику, в детстве перешитому в девочку". Ровесники над человеком постоянно издевались. От семьи никакой поддержки не было. А вот педагог исключительно из профессиональной этики повела себя уважительно. Вот студентка и привязалась к единственному человеку, от которого получила что-то вроде сочувствия. Даже доверила свою тайну. В её жизни никогда не было близких людей, поэтому она выражала свою привязанность так, как умела. Если там и была влюблённость, то на уровне "я состраданье за любовь готов принять". И преподша в итоге её оттолкнула. Ещё и в паразитизме обвинила. Не удивлюсь, что история могла окончиться суицидом, попыткой суицида, алкоголизмом или наркоманией, но автору блога финал остался неведом. И при этом даже не рассматривался вариант, чтобы не лишать человека поддержки, но объяснить, что развитие отношений в романтическую сторону принципиально невозможно ("насильно мил не будешь").

Давайте помнить, что мы не одни! Мы всегда друг друга поддержим!

Я всю дорогу считал, что подобные вещи всякому доверять ни разу не стоит...

Давайте зацикливаться на тех, кто нас любит и поддерживает, на добрых словах и положительных эмоциях!

Давайте помнить, что мы не одни! Мы всегда друг друга поддержим!

С Новым Годом!

, 25.07.2004

БАШНЯ

Легенда о Марине Мнишек, жене самозванца Григория Отрепьева, выдававшего себя за царевича Дмитрия, которая после ликвидации всей этой авантюры якобы была заключена в башне Коломенского кремля, столь часто повторяется, что стала едва ли не главным «историческим брендом» Коломны. Между тем, как выяснил наш автор, Мнишек не имела к этой башне никакого отношения.

Выяснить на месте, кто первым упомянул о пребывании Мнишек в некоей башне Коломенского кремля, труда не составило. В Коломне гордятся писателем Иванчиным-Писаревым, посетившим город в середине XIX века и написавшим книгу «Прогулки по древнему Коломенскому уезду», в которой зафиксировал порой и очень ценные свидетельства о коломенских древностях. Предки Иванчина-Писарева имели здесь вотчину, да и многие друзья и знакомые происходили из коломенской округи, «на местности» он ориентировался весьма недурно, знал множество местных «исторических анекдотов» - как тогда называли короткие истории на разные темы. Писатель без устали пополнял свою коллекцию, собирая рассказы стариков, жителей Коломны, тех, кто вел кое-какие записи или помнил то, что слыхал когда-то. Среди прочего ему, видимо, рассказали и историю о некоей «Маринкиной башне» - отсюда и пошла приставка: «по рассказам стариков», «существует предание» и т.д. При всем почтении к автору следует все же признать, что человек он был увлекающийся, частенько высказывавший довольно смелые «предположения и догадки», которые не имели под собою никаких документальных или материальных свидетельств. Он «предположил», что в наугольной башне Коломенского кремля содержали Марину Мнишек, и, между прочим, имел на это полное право - в середине XIX века судьба Марины действительно была заперта на замок тайны: архивы и другие хранилища древних документов на ту пору были либо вовсе не разобраны, либо изучены крайне слабо.

Помочь в разгадке этой тайны смогли бы изыскания в Варшаве, где в архивах среди других старых дел столетия пролежала тетрадь с дневниковыми записями Мартына Стадницкого, польского дворянина, состоявшего в свите сандомирского воеводы Юрия Мнишека во время его поездки в Москву и позже в ссылке в Ярославле. Но они были проведены много позже того, как появилась книга Иванчина-Писарева. Дневник Стадницкого, названный им «История Дмитрия, царя Московского, и Марины Мнишек, дочери сандомирского воеводы», в России был опубликован лишь 1906 году, в №№ 5 и 6 журнала «Русский архив» с предуведомлением, что публикуется впервые. Пан Стадницкий был очевидцем событий или современником их, а посему не верить ему трудно. В № 6 «Русского архива» за 1906 год на странице 210-й сказано следующее: «Первой заботой избранного русскими монархом сына ростовского митрополита Михаила Федоровича (Романова) было умерщвление Марины, приверженцем которой был гетман Заруцкий, ея самый большой и верный друг. Он со своими казаками поддержал ее притязание на престол, но многие казаки были вырезаны, иные подкуплены золотом, а остальные рассеяны. Тогда Марина с сыном и Заруцким отправилась в Астрахань, а оттуда хотела бежать в Персию. Для поимки Марины был послан из столицы Иван Одоев, который с величайшей поспешностью исполнил вверенное ему поручение. Он нагнал спасавшуюся Марину на морском корабле и привез ее вместе с сыном и Заруцким в столицу. Там по приказу царя Михаила Федоровича ей отсекли голову, сына повесили, а Заруцкого посадили на кол».

Так что же получается - не было «Маринкиной башни», наврали Иванчину-Писареву, а он еще и от себя добавил? Нет! И башня, и Марина были, только ко временам, когда жила и умерла Мнишек, они никакого отношения не имеют. Писатель лишь впал в заблуждение, услыхав от местных старожилов историю о «Маринкиной башне», относящуюся к первой половине XVIII века, и, не сумев определиться по времени, позволил себе высказать некую фантазию.

Сюжет истории о «Маринкиной башне», а вернее - «столпе», завязался довольно далеко от Коломны, когда 12 июля 1732 года в Тульскую провинциальную канцелярию солдатом Прокофием Кожевниковым была доставлена опознанная им Марина - Поликарпова дочь, уроженка Тульской оружейной слободы, числившаяся в бегах. Узнать ее было непросто, так как была та Марина коротко стрижена и одета в мужское платье «и была при ней женка, которую та Марина называла своею женой».

На первых же допросах Марина показала, что прежде жила в доме отца, а после того как он умер, сродники выдали ее замуж за слободского кузнеца-оружейника Максима Нефедьева, с которым она прожила около полугода, а потом сбежала. Муж после ее побега вскоре умер, а она, уйдя из Тулы, стала выдавать себя за мужчину, ходила по городам и уездам, нанимаясь на работы вровень с мужчинами. Называлась она всюду тульским кузнецом Иваном Карповым, и никто в ней не заподозрил не мужчину. От хозяина к хозяину дошла она до дворцового села Михайловского в Богородском уезде Тульской губернии. Там она нанялась в работники к крестьянину Никите Фирсанову и жила у него «за мужскую персону и работала в ряд с мужиками». Живя в Михайловском, Марина, то есть «Иван Карпов», посваталась к Прасковье, дочери крестьянина Сидора Иванова, и тот согласился выдать дочку за «тульского кузнеца». Молодых благословили, и венчал их в сельском храме местный поп, отец Иоанн.

Прожив у тестя с молодой женой больше года, «Иван Карпов» отделился и перешел с Прасковьей жить на двор крестьянина Ферапонта Ермакова в том же селе Михайловском, и, может, так бы они дальше жили, но зачем-то понадобилось им в Тулу. Там Марину опознали, и солдат Прокофий Кожевников скрутил ее и доставил «куда следует».

Допрашивавшие арестованных были немало удивлены показаниями Прасковьи, жены «Ивана Карпова»: «Девка Просковья показала: оная мерзкая женка Маринка жила в доме отца ея, на ней по сватовству женилась, и она венчалась за истинного казенного кузнеца. По женитьбе он девство ее растлил, и жила она с ним, как жене с мужем надлежит. О том, что оной ея фальшивый муж, женка, не знала. И когда хаживали они по обычаю в баню, то всячески оная девка Маринка укрывалась от нее веником. Да и в ум ей, Прасковье, не приходило, что он не истинный муж - она, Прасковья та, по ее словам, кроме оной мерзкой бабы с мужеской персоной плотского соития не имела, а потому-де знать не могла и не подозревала». Чины Провинциальной канцелярии в отличие от целомудренной Прасковьи немедленно озадачились вопросом: «Как так быть может?» и немедленно распорядились учинить лекарю осмотр Марины. Доктор, осмотрев арестантку, написал поразительное свидетельство - оказалось, что рассказанное Прасковьей правда, и они вполне могли «иметь плотское соитие, для чего у оной Марины из естественного женского уда исходил временно мужской уд». Другими словами, Марина была и не женщина, и не мужчина, а гермафродит!

Такую редкую игру природы признали «мерзостью» и в дальнейшем Марину иначе как «мерзкая женка» никак не называли. Главным же обвинением против арестованных был даже не побег, а нарушение законов церковных: обман священника, умышленное самозванство и изощренный блуд, ложно освященный узами супружества. Тогдашняя Россия - это не нынешняя Голландия, где сегодня можно жениться на ком угодно, их признали виновными в преступлении против основ веры и решили, что разбирать их дело должен церковный суд. Марину и Прасковью отвезли в Коломну, так как Тула тогда входила в состав Коломенской епархии.

Дело «мерзкой женки» рассматривал тогдашний коломенский епископ, преосвященный Вениамин, который постановил беззаконный брак упразднить, священника, свершавшего таинство, наказать, Прасковью, которую «растлили по неведению», отдать на испытание и покаяние в один из женских монастырей епархии, а вот с Мариной решено было «поступить строго». Менее чем через две недели после поимки Марины, 24 июля, дело ее было разобрано и в наказание ее (или его?) приказано было замуровать заживо в камере особой башни: «Устроить в Коломне, близ церкви Воскресения Христова и домовой богадельни, в удобном для сего месте, каменный столп (башню), и чтобы без всякого к ней ходу, кроме единой скважины, для подаяния ей пищи. В оном содержать до кончины жизни ея, дабы она Всемилостивого Человеколюбца Бога о преступлении своем и толиком согрешении со излиянием слез молила».

Пока строили кирпичную башенку-столп, рапорт об этом решении пошел для одобрения в Святейший синод, а Марину содержали в темнице епископского дома. Ответ от высшей духовной власти несколько задержался, и когда место заключения Марины было совсем готово, не дожидаясь ответа из Москвы, по приказу преосвященного Вениамина 10 сентября 1733 года «мерзкую женку» в столпе замуровали живьем. В этом заключении несчастный инвалид прожила до 7 ноября 1733 года, пока из Москвы от Святейшего синода не пришло распоряжение «изъять оную мерзкую женку из столпа». Для казенного следствия (т.е. гражданского, а не церковного) ее затребовал «господин генерал, кавалер, обер-гофмейстер, лейб-гвардии Преображенского полку полуполковник и Ея Императорского Величества генерал-адъютант граф Семен Андреевич Салтыков». За то, что епископ Вениамин, не обождав распоряжения Синода, сам распорядился замуровать Марину, его вызвали в Москву, где ему пришлось «держать ответ» за свои действия.

В самый момент заключения в столп «мерзкой женки» и все время после того как ее замуровали к столпу на площади сходились люди - послушать и посмотреть. Марина же, сидя замурованной, первое время страшно кричала, особенно по ночам, но скоро сорвала горло и только сипло выла, а потом затихла. Еду, которую ей подавали, забирала исправно, и что там с нею происходило, никому не ведомо. Когда по приказу графа Салтыкова столп вскрыли, выяснилось, что от ужаса Марина лишилась рассудка и совершенно оглохла. Допрашивать ее было невозможно, а потому решено было ее поместить в один из московских «крепкожительных» девичьих монастырей, где велено было держать ее под крепким присмотром отдельно от всех, пока не поправится: «Когда в совершенное здравие придет, посылать в том монастыре на работы, только к монахиням того монастыря отнюдь не подпускать».

Башню-столп разобрали до основания, но все же в городе помнили о «Маринкиной башне» и, наверное, рассказывали о ней тем, кто родился позже. От поколения к поколению подробности утерялись, сведения о налете Марины Мнишек и Заруцкого на город, грабежах и их кладах перепутались и смешались с историей о столпе, в котором была замурована Марина, и не мудрено, что Иванчин-Писарев, не знавший о «мерзкой женке», рассказы о ее башне перенес на Мнишек. В пользу этой версии говорят отлично сохранившиеся в архивах Святейшего синода документы по этому делу, опубликованные в «Собрании описания дел Святейшего синода», рапорты Ведомства православного исповедания, а также и казенные бумаги тех лет. История эта никакая, в общем-то, не тайна: дело «о мерзкой женке» в качестве юридического казуса попало в учебники по юриспруденции и судопроизводству, и не менее трех раз краткое изложение дела публиковалось в юридических сборниках наряду с другими необычными случаями судебно-правовой практики Российской империи. Никто и предположить не мог, что уголовное дело XVIII века переродится в занимательную сказку для детей и взрослых и затмит собой все остальные истории, случавшиеся в Коломне за те девять веков, что существует древний город.

Валерий ЯРХО

Суровая история...

Хорошо, что в наше время просто кидают неодобрительные взгляды, а не запирают.

Хотя, конечно, есть куда расти и развиваться!